Анатолий Красиков,
доктор исторических наук,
профессор

Три источника и три составные части
религиозного национал-глобализма

Все мировые религии имеют глобальное измерение. Христианство, донесшее до ума и сердца людей десять заповедей Моисея и Нагорную проповедь Спасителя, внесло решающий вклад в создание современной цивилизации. На западе Европы и в Америке ее главными созидателями были католичество и протестантизм, на востоке «старого континента» — православие. При этом и в Европе, и в Америке живут не только христиане, но и мусульмане, последователи иудаизма, буддизма, других религий, не говоря уже о людях неверующих, чей вклад в утверждение общечеловеческих ценностей так же неоспорим. Многорелигиозен состав населения и других континентов.

Как напомнил в своем докладе на Архиерейском Соборе Русской православной церкви 3 октября 2004 г. Патриарх Московский и всея Руси Алексий II, сегодня «мир переживает период глобализации, когда отдельные культуры и религии встречаются в общемировом пространстве». Это объективно единое пространство, продолжал он, может пониматься по-разному. Одни предлагают ввести на нем единую, унифицированную культуру, тогда как для других культурная унификация в масштабе всего мира невозможна¹.

Действительно, отказ от культурного плюрализма привел бы к деградации как отдельных национальных культур, так и богатой своим нынешним многоцветьем мировой культуры. Современная цивилизация, контуры которой обрисованы в Уставе ООН и других международно-правовых документах, немыслима и без религиозного плюрализма — одновременного присутствия на одной и той же территории различных религий и конфессий без какого бы то ни было подчинения одних другим. Иначе, собственно говоря, и не может быть в глобализующемся мире, где становится все труднее — а во многих случаях просто невозможно — укрыться за барьерами, которые еще недавно сдерживали не только перемещение товаров и капитала, но и свободный обмен идеями и информацией.

В первой половине 90-х годов, после падения железного занавеса, это, кажется, сознавал и председатель Отдела внешних церковных связей Московского Патриархата митрополит Смоленский и Калининградский Кирилл (Гундяев). Выступая в мае 1993 г. на открытии I Всемирного русского собора, он отмечал, что отнюдь не всякий глобализм несет в себе опасность ассимиляции, утраты собственных корней. «Церковное сознание и видение мира тоже глобально, — констатировал митрополит, — Верующий человек, имеющий дар благодати, внутренне силен, ему нет нужды прятаться за искусственно возведенными стенами культурного, национального или политического гетто. Он открыт миру, лишен страха и подозрительности, ибо силой Божией способен противостоять ассимиляции и сохранить нерушимым свой внутренний духовный мир»². Прекрасные слова, ничего не скажешь!

Сейчас митрополит Кирилл пропагандирует другие идеи, которые коротко можно охарактеризовать как религиозный национал-глобализм. Формула национал-глобализма донельзя проста: русский — значит православный (независимо от места проживания), православный — значит русский (независимо от этнического происхождения принявшего православное вероисповедание человека). Больше того: «русский мир (!) включает в себя и все народы, принадлежащие к другим религиям, но разделяющие одни ценности общественной жизни вместе с русским народом»³.

Столь головокружительная эволюция взглядов архиерея, которого в печати не раз называли «главным стратегом РПЦ», произошла под влиянием разных факторов, одним из которых было давление со стороны фундаменталистски настроенной части православного епископата, которую возглавлял митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Иоанн (Снычев)4. Ему всюду мерещились враги России и русского православия, стремящиеся лишить наш народ его культурной идентичности. «Страх могущественных международных сил перед возможностью воскресенья Святой Руси может многое прояснить в нашей новейшей истории, — заявлял этот церковный деятель. — Давно и упорно за кулисами мировой политики ведется активная деятельность по созданию международного, наднационального центра управления… Россия, исторически сформировавшаяся как главный носитель христианских ценностей, является основным препятствием на пути осуществления подобных планов. Ни одна религиозная конфессия, за исключением православия, не обладает необходимой духовной мощью для успешного сопротивления»⁵.

В конце 1996 г. «Общество ревнителей памяти митрополита Иоанна» выпустило сборник высказываний православных архиереев, в большинстве своем стоящих на тех же позициях. Так, архиепископ Курский Ювеналий (Тарасов) обличал «европейничанье», которое, по его словам, «сделалось болезнью русской жизни» и создало «угрозу растворения Святого Православия в невиданном соединении всех ересей, под маской которых скрывается облик зверя», причем «страшнейшей из всех ересей» объявлялось католичество⁶.

Председатель Издательского совета Московского Патриархата епископ Бронницкий (ныне — Новосибирский) Тихон (Емельянов) тоже выражал убеждение, что «сейчас действуют принципы разложения России: ясно видна рука именно западноевропейских государств»⁷. А вот для епископа Владивостокского Вениамина (Пушкаря) главный враг — не столько католики, сколько евреи. Ибо они, утверждал епископ, «превратились из народа богоизбранного в народ проклятый». Поэтому надо срочно «разрубить узел зла, завязанный в России темными силами сионизма и масонства». Правда, сделать это сегодня непросто, и поэтому «великой России без Государя не быть»⁸.

«Западному варианту» глобализации последователи митрополита Иоанна противопоставили свой собственный, которому, собственно говоря, и посвящена эта статья. Мы увидим ниже, что разработчики национал-православной модели глобализации черпали свои идеи из трех основных источников — византийской «симфонии», советского образа жизни и взглядов современного американского политолога С. Хантингтона. Проанализировав эти источники, мы поймем, «откуда растут ноги» современного национал-глобализма. Тремя составными частями этой модели являются: курс на клерикализацию государства и огосударствление церкви, отрицание универсальной значимости общечеловеческих ценностей (и прежде всего — прав и свобод личности) и, наконец, пропаганда раздела мира по религиозному признаку.

Рассмотрим их по порядку.

Первый источник — византийская «симфония»

Родившийся и пропагандировавшийся в старой Византии до ее покорения турками (1453) тезис о «симфонии», как якобы идеальной форме государственно-церковных отношений, был призван оправдать фактическое слияние официальной церкви с государством. Процесс их слияния начался в Восточной Римской (Византийской) империи во времена Константина (IV в.) и продолжал набирать обороты при его преемниках.

Важным этапом этого процесса стало правление императора Юстиниана (VI в.), который объявил «милость Божию» источником ничем не ограниченной власти самодержца — главы всемирного (в перспективе) православного государства. Наконец, в IX в. там же, в Византии, была сформулирована доктрина, согласно которой «мирская власть и священство относятся между собою, как тело и душа, необходимы для государственного устройства точно так же, как тело и душа в живом человеке».

Византийские императоры претендовали на установление — в союзе с церковью — господства над всем миром («вселенной»). Идеи теократии, которую в дальнейшем предполагалось распространить на всю вселенную, получили развитие в трудах идеологов Восточной Римской империи, таких как Евсевий и Леонтий Византийский (утверждавший, что глава христианского государства «в свете Божием предопределён, чтобы управлять миром»)9.

Именно эти претензии стали в действительности одной из главных причин произошедшего в 1054 г. разделения христианства на восточное, православное, и западное, католическое. По мере распространения новой религии в языческой дотоле Европе ее новым адептам приходилось делать выбор между двумя духовными центрами — Римом и Константинополем, и чаще всего выбор оказывался отнюдь не в пользу того из них, который требовал от них подчинения светским властям чужого для них государства с его имперскими амбициями.

О характере глобализации по-византийски свидетельствует и письмо, направленное Константинопольским Патриархом Антонием великому князю московскому Василию Дмитриевичу в 1393 г., за полвека до падения империи. Отвергая заявление князя о непризнании «вселенских» прерогатив императора, предстоятель церкви указывал на всеобщую обязанность безоговорочно исполнять любые поручения, освященные авторитетом главы византийского государства (в русском переводе — «царя»). «Невозможно христианам иметь церковь и не иметь царя, — писал Патриарх. — Ибо царство и церковь находятся в тесном союзе, и невозможно отделить их друг от друга. Всё, и сверху и снизу, гласит о царе природном, которого законоположения исполняются во всей вселенной (подчеркнуто мною. — А.К.), и только его имя повсюду повторяют христиане, а не чье-либо другое»¹⁰.

После падения Византийской империи идеи «симфонии» были подхвачены в XVI столетии Московским государством, которое с подачи игумена псковского Елизарова монастыря старца Филофея объявило себя «Третьим Римом», единственным хранителем «правой веры». При этом Московия все явственнее становилась бастионом единомыслия. Репрессиям подвергались не только «еретики», но и стопроцентно православные деятели, чьи взгляды в чем-то не совпадали с официальными.

Петр I лишил церковь даже номинальной самостоятельности, подчинив ее Священному правительствующему синоду во главе с гражданским чиновником. Царь считался «верховным защитником и хранителем догматов господствующей веры»¹¹. Остальные вероисповедания делились на «терпимые» (ислам, буддизм-ламаизм и иудаизм), «иностранные» (католичество, лютеранство, ряд других протестантских деноминаций) и «раскольнические» (главным образом — старообрядцы). Переход из православия в другую веру или неверие считался уголовным преступлением.

Российские самодержцы откровенно использовали церковные институции как инструмент великодержавной внешней и авторитарной внутренней политики. В одном из своих публичных выступлений митрополит Кирилл признал, что в Российской империи «церковное руководство находилось под строжайшим государственным контролем». Зато, с удовлетворением добавляет митрополит, при этом «у Церкви был режим, что называется, наибольшего благоприятствования»¹².

Известный русский юрист и общественный деятель А. Ф. Кони (1844–1927), занимавший посты сенатора и члена Государственного совета Российской империи, еще в царские времена привлек внимание к опасности слияния церковных и государственных структур. «Соединение политики и веры всегда приводило к дурным последствиям, — писал он незадолго до краха империи, — Там, где Церковь подчиняет себе политику.., это вырождается в инквизицию; там, где политика подчиняет себе Церковь, там Церковь обращается в полицейское учреждение и несет службу городового в защиту веры и действует огнем и мечом».

Слившись воедино с самодержавием, Православная Российская Церковь обрекла себя на роль мученицы. Как только самодержавие было свергнуто, а его сторонники потерпели поражение в гражданской войне, начались расправы над «идеологически чуждыми элементами», к которым были сразу же причислены и представители православного клира. Эти репрессии превзошли по жестокости и размаху всё, что христианам довелось пережить в первые столетия после Рождества Христова.

Второй источник — советский образ жизни

Основатели советской власти характеризовали ее как «диктатуру пролетариата». В. И. Ленин с самого начала не скрывал, что речь шла о режиме самого грубого произвола. «Научное понятие диктатуры, — писал он в 1920 г., — означает не что иное, как ничем не ограниченную, никакими законами, никакими абсолютно правилами не стесненную, непосредственно на насилие опирающуюся власть»¹³. И эта власть, по мысли заговорщиков, была призвана стать всемирной. В Декларации об образовании СССР от 30 декабря 1922 г. прямо говорилось, что государство, родившееся на развалинах Российской империи, должно со временем превратиться в «мировую социалистическую советскую республику»¹⁴.

Стратегия и тактика большевиков, сформулированная в статьях Сталина «Об основах ленинизма» (апрель-май 1924 г.) и «Октябрьская революция и тактика русских коммунистов» (декабрь 1924 г.), заключалась в направлении «главных стрел» не на основных оппонентов, а на «соглашателей». Таковыми были объявлены на этапе борьбы с царским самодержавием не монархисты, а сторонники конституционной демократии. За ними последовали идеологически близкие к большевикам меньшевики и социалисты-революционеры¹⁵. После чего, следуя той же логике, большевики взялись за «чистку» в своих собственных рядах. Они расправились сначала с теми, кто был (или «мог быть») хоть в чем-то не согласен с вождями режима, а затем — с миллионами простых граждан, включая членов коммунистической партии, против которых выдвигались фантастические обвинения в антисоветской и даже шпионской деятельности¹⁶.

С течением времени «великий вождь всех времен и народов» внес некоторые коррективы в свою тактику. Не отказываясь от диктатуры, он попытался подвести под нее юридическую базу, призванную прикрыть государственный терроризм видимостью демократии «нового типа». В 1936 г. И.В. Сталин провозгласил Конституцию, которая декларировала на словах широкие политические и социальные права граждан СССР. Не была забыта при этом и свобода совести. Статья 124 «сталинской» Конституции признавала эту свободу, а статья 135 даже предоставляла духовенству избирательные права. Конечно, этот жест никакого практического значения не имел: голосование в советские времена было «выбором без выбора», и первые относительно свободные выборы в высший законодательный орган государства с выдвижением нескольких кандидатов на одно депутатское место смогли состояться лишь в 1989 г.

Маневр диктатора сразу же разгадала мать Мария (Елизавета Юрьевна Скобцова), русская монахиня, проживавшая в эмиграции во Франции. Та самая, которая в годы войны примет участие в Движении сопротивления нацизму и шагнет в газовую камеру гитлеровского концлагеря вместо другого узника-еврея¹⁷. Выступая в марте 1936 г. на монашеском собрании в Париже, мать Мария пророчески заявила: «В случае признания Церкви в России и в случае роста ее внешнего успеха она не может рассчитывать ни на какие иные кадры, кроме кадров, воспитанных в некритическом, догматическом духе авторитета. А это значит — на долгие годы замирание свободы. Это значит — новые тюрьмы и лагеря для всех, кто отстаивает свободу в Церкви. Это значит — новые гонения и новые мученики и исповедники»¹⁸.

К сожалению, ее пророчество сбылось. Только во время второй мировой войны в силу сложившихся обстоятельств Сталин был вынужден разрешить воссоздание высших административных органов Московского Патриархата, однако все вакантные должности были при этом заняты людьми, готовыми безоговорочно выполнять приказы Кремля. Для диктатора все его подданные, от архиереев РПЦ до простых граждан, заплативших запредельно дорогую цену за создание промышленного потенциала СССР и победу в войне с Германией, были лишь «винтиками великого государственного механизма», как он выразился в тосте, произнесенном на приеме в Кремле по случаю Парада победы 25 июня 1945 г.19 И тоска, которую демонстрируют сейчас по временам сталинской диктатуры некоторые церковные деятели, свидетельствует о том, что они озабочены исключительно собственной судьбой и что им глубоко безразлична трагедия миллионов жертв советской машины террора.

Разрешенным властью религиозным структурам, в том числе РПЦ, был позволен один единственный вид общественной деятельности, а именно участие в организованном властями «движении сторонников мира». Правительство, одной рукой притеснявшее церковь, другой привлекало ее к пропаганде своей «миролюбивой внешней политики». Впрочем, вряд ли можно упрекать Московский Патриархат за усердие в миротворчестве: ведь в конце концов речь шла о предотвращении новой войны и спасении человеческих жизней, а не об освящении оружия и знамен воинских частей и соединений. В остальном РПЦ (как и другие религиозные объединения) оставалась для руководства страны чисто декоративной структурой, своего рода «этнографическим музеем».

Первым нарушил подобострастное молчание архиереев Управляющий делами и член Святейшего Синода РПЦ митрополит Алексий (Ридигер). Произошло это в декабре 1985 г., за два с половиной года до празднования 1000-летия крещения Руси, когда смелый архиерей обратился в Кремль с письмом, в котором говорилось о необходимости предоставить церкви возможность «активно и решительно бороться с различными пороками и болезнями в обществе, выступая за духовное и нравственное здоровье людей».

Ответом на письмо митрополита Алексия стало его освобождение от должности Управляющего делами и перевод из Москвы в Ленинград. Одновременно церкви напомнили, что она «должна заниматься удовлетворением религиозных потребностей верующих без вмешательства в вопросы, относящиеся к политической системе советского общества», а Совету по делам религий при Правительстве и КГБ было в очередной раз поручено «подготовить предложения об упорядочении подготовки кадров духовенства»²⁰.

Третий источник — гипотеза американского политолога Хантингтона

Окончание «холодной войны» и распад СССР сняли с повестки дня вопрос о конфликте между коммунистическим Востоком и капиталистическим Западом. Многим в тот момент, на рубеже 80-х и 90-х годов ХХ века, казалось, что наступает, наконец, золотая эра мирного сотрудничества всех стран на благо их народов. На деле же вместо долгожданного мира в самых различных точках планеты, неожиданно ставших «горячими», вспыхнули «локальные» войны, причем линия фронта чаще всего совпадала с границами распространения различных религиозных традиций (Ближний Восток, Югославия, Нагорный Карабах, Северный Кавказ и т.д.).

Это обстоятельство подтолкнуло американского политолога С. Хантингтона к выводу о том, что наступает эпоха столкновения цивилизаций. И с тех пор ученые и политики горячо спорят о правильности или ошибочности тезисов, сформулированных современным «пророком» в статье, которая была опубликована летом 1993 г. в американском журнале «Foreign Affairs»²¹. По мнению автора статьи, после прекращения идеологического противоборства между коммунизмом и капитализмом две поименно названные цивилизации, исламско-конфуцианская, с одной стороны, и западная — с другой, войдут между собой в столкновение, от исхода которого зависит будущее человечества.

С. Хантингтон определяет цивилизацию как уровень культурной идентификации в самом широком ее понимании. В рамках одной цивилизации, как он ее видит, могут сосуществовать разные культуры, однако все они должны обладать каким-то общим знаменателем. При этом различия между цивилизациями, носящие антагонистический характер, будут во все большей степени создавать конфликтные ситуации, выливающиеся в конечном итоге в прямое противоборство.

Гипотеза Хантингтона не получила всеобщего признания. Известный итальянский социолог проф. Арнальдо Нести, например, констатировал, что западная культура, которая, с одной стороны, отвергается развивающимися странами, с другой — их же и привлекает. Если включать в понятие культуры такие элементы, как язык, религия, история и обычаи народов, то к какой цивилизации должна быть отнесена, скажем, Латинская Америка? Да и Европа не является отныне закрытой «канонической территорией» одной религии. Наконец, справедливо ли ставить знак равенства между исламом и исламским экстремизмом? Словом, статья американского политолога, не давая ответа на упомянутые вопросы, порождает еще и новые²².

Известный российский политический деятель и ученый академик Е.М. Примаков указывает на необходимость не допустить нового разделения мира, к чему осязаемо подталкивает ложное отождествление взбудоражившего сейчас весь мир международного терроризма с исламом. Мусульмане, напоминает он, живут не отдельным замкнутым миром. В США шесть миллионов людей, принявших ислам, представляют, пожалуй, наиболее быстро распространяющуюся там религию. В Европе — миллионы мусульман, эмигрировавших из Турции, Албании, Северной Африки, Сирии и Ливана, Пакистана, Индии, Индонезии, Малайзии, Филиппин. В ряде случаев создаются контуры их компактного проживания.

Хорошо информированный аналитик, который занимал в 90-е годы последовательно посты руководителя службы внешней разведки, министра иностранных дел и премьер-министра России, указывает на необходимость проводить различие между исламским фундаментализмом и исламским экстремизмом. Первый, как и любой другой религиозный фундаментализм, ратует за религиозное воспитание, соблюдение религиозных традиций в быту. Второй ставит своей целью распространение силой, в том числе и на другие страны, исламской модели государства, исламских правил поведения в обществе и в семье. Именно насильственным путем, подчеркивает автор анализа.

Перспективы развития исламского общества, считает Е. М. Примаков, напрямую зависят от соотношения двух течений — фундаментализма и экстремизма. При этом исламский фундаментализм может окончательно отторгнуть от себя экстремистское направление и перейти в исламскую демократию, соседствующую с традиционными ценностями.

Что касается России, то мусульманская часть ее населения имеет многовековую историю. Ряд частей нынешней территории страны с компактным мусульманским населением исторически присоединился к ней (или был присоединен). «Совершенно ясно, — пишет Е. М. Примаков, — что разделение мира по цивилизационно-религиозному принципу нанесло бы серьезный удар по российскому федерализму», и водораздел прошел бы не только на глобальном уровне, но и внутри многих государств»²³.

Против подобного разделения выступает и председатель Совета муфтиев России шейх Равиль Гайнутдин. Он не устает напоминать, что ислам начал распространяться на современной территории российского государства в середине VII в., татары стали мусульманами в начале Х в., и «поэтому ничего, кроме вреда, не могут принести раздающиеся в последнее время все чаще и чаще утверждения о единственном — православном — прошлом, настоящем и будущем России». Ибо население лишь небольшой части (менее 20) субъектов Федерации состоит в основном из русских и близких им по культуре, религии и языку украинцев и белорусов, в то время как все остальные территории являются многонациональными и поликонфессиональными²⁴.

Напоминает Р. Гайнутдин и о том, что ущемление этнических и религиозных прав народов союзных и автономных республик СССР стало одной из причин появления и развития центробежных явлений, которые привели в конце концов к распаду советской «сверхдержавы»²⁵. Напоминание это весьма многозначительно.

Первая составная часть — курс на клерикализацию государства и огосударствление церкви

Было бы преувеличением утверждать, что сегодняшняя Россия уже стала конфессиональным государством, а РПЦ снова превратилась в простой придаток власти. И тем не менее факт остается фактом: мы являемся свидетелями реальных попыток воссоздания в нашей стране некоего подобия византийской «симфонии» Православной церкви и Российского государства путем ползучей клерикализации гражданской и военной власти, с одной стороны, и огосударствления церковных институций — с другой. Поскольку достигнуть подобного результата нормальным юридическим путем, без изменения действующего законодательства государства и официальной позиции РПЦ, выраженной в ее Уставе и решениях последних Архиерейских Соборов, невозможно, речь может идти лишь о возврате к прежним реалиям де-факто, при сохранении видимости отделения Церкви от государства и равенства религиозных объединений перед законом. Именно в этом направлении действуют сейчас «группы давления», сложившиеся в высших сферах политической и церковной элиты после распада СССР и краха прежней официальной идеологии.

Политики сегодняшней России, как правило, не имеют ни малейшего представления о сущности православия. В большинстве своем они столь же далеки от религиозности, как и в советские времена. Однако их манит перспектива утверждения «монолитного единства» российского общества под новым знаменем. Бог сегодня, как, впрочем, и Ленин вчера, для них — лишь средство для обеспечения собственной власти, причем епископам РПЦ на местах представители этой части постсоветской номенклатуры отводят ту же самую роль блюстителей «идеологической чистоты» общества, которую в недавнем прошлом играли партийные комитеты КПСС.

Сторонники клерикализации государства, действующие внутри РПЦ, рассчитывают решить руками светских властей проблему воцерковления потенциальных верующих. Будучи продуктом советской системы, многие из них так и не научились подлинному христианскому миссионерству и полагают, что смогут достичь своих целей иным путем — через «особые отношения» с государственными органами в центре и на местах, внедрение в силовые структуры государства и государственную систему образования, монополизацию религиозного вещания на государственном телевидении и радио, ограничение свободы проповеди других культов.

Начавшееся сближение части политической элиты с близкими ей по взглядам православными архиереями быстро отразилось на армии и других силовых структурах, которые стали готовиться не столько к отражению внешней агрессии (благо, внешних врагов у нашей страны после распада СССР не осталось), сколько к выполнению жандармско-полицейских функций внутри Российской Федерации.

В 1995 г. Синод создал специальный Отдел по взаимодействию с вооруженными силами и правоохранительными учреждениями. Должность руководителя информационно-аналитической службы в нем занимает кадровый офицер. Кроме того, каждая силовая структура командировала в отдел по консультанту. Как сообщил на Архиерейском Соборе 2000 г. председатель синодального Отдела по взаимодействию с Вооруженными силами и правоохранительными учреждениями, забота о духовном окормлении верующих военнослужащих стоит лишь на четвертом месте в списке основных направлений его работы. Среди более важных задач своей структуры главный военспец РПЦ назвал: 1) представление церкви в ее сношениях с руководством и различными структурами «силовых» министерств и ведомств, 2) координацию взаимодействия Священноначалия и духовенства с военным руководством и 3) помощь военному командованию в исследовании религиозной ситуации, как в войсках, так и в районах их дислокации.

Руководство Отдела установило тесный контакт не только с военачальниками, но и с политиками, включая депутатов Государственной Думы и членов Совета Федерации. Через свою газету оно изложило официальную позицию Отдела в связи с подготовкой законопроекта об альтернативной гражданской службе. Заявление, как и можно было ожидать, начинается с полного отождествления сегодняшней российской государственности с православием. «Считаем, — пишут авторы документа, — что защита православного Отечества… — это священный долг каждого гражданина». При этом «подлинное восстановление моральных устоев военнослужащих возможно лишь на основе нравственного возрождения народа через возврат к Святой православной вере».

Так одно из подразделений управленческого аппарата Московского Патриархата, причем далеко не самое второстепенное, быстро и решительно разделалось с российскими мусульманами и представителями 70 других официально зарегистрированных в нашей стране религиозных направлений, для которых Россия является отечеством не в меньшей степени, чем для членов РПЦ. Я уже не говорю о тех, кто не идентифицирует себя ни с одной из религий. Все они, оказывается, лишены «подлинно моральных устоев», которыми, по утверждению Отдела, могут обладать только последователи одного конкретного вероисповедания.

Еще одним противником, против которого военнослужащим-православным предстоит вести борьбу, Отдел считает католиков. Этот противник представляется руководителям военно-церковного ведомства церкви настолько опасным и коварным, что они посвящают ему отдельное заявление. «Эмиссары Папы Римского ждут своего часа, чтобы вторгнуться в детские приюты, школы, больницы, тюрьмы и воинские казармы, — говорится в этом документе. — Такая политика римской курии лежит в русле давних традиций католической экспансии на Восток».

Ничего принципиально нового в этой риторике, конечно, нет. Новость заключается лишь в том, что исходит она от Синодального отдела по взаимодействию с Вооруженными силами. Остается, следуя за Сталиным, задать его «каверзный» вопрос: «А сколько дивизий у Папы Римского?»

Вторая составная часть — наступление на права человека

Унаследованная от прошлого нетерпимость к действительным или мнимым соперникам в борьбе за умы людей побуждает представителей ультраконсервативного крыла православного епископата, как и поборников великорусского национализма в среде политической и военной элиты, нацеливать стрелы прежде всего на неправославных христиан. В качестве своих «попутчиков» они рассматривают на данном этапе представителей нескольких «традиционных» для России религий (ислама, буддизма и иудаизма). Впрочем, и их соглашаются терпеть лишь в той мере, в какой те признают «государствообразующую» миссию православия и проявляют готовность согласовывать собственные действия с епископатом и благочиниями РПЦ в центре и на местах.

В то же время церковные экстремисты вполне благожелательно относятся к крайне правым ксенофобским организациям типа «Русского национально-освободительного движения»²⁶. И уж вполне «ближними соседями» признаются откровенные атеисты, с которыми, оказывается, можно поддерживать дружеские отношения даже в тех случаях, когда они ведут жизнь, достойную не только церковного, но и гражданского осуждения. Вступив в союз, эти «группы давления» развернули в середине 90-х годов борьбу за отмену либерального Закона о свободе вероисповеданий 1990 г. и принятие нового Закона, вводящего разрешительный порядок государственной регистрации религиозных объединений.

У всех у нас в памяти жаркие баталии тех лет, которые позволили в конце концов блокировать с помощью Конституционного суда применение на практике наиболее одиозных статей Закона, появившегося на свет в 1997 г. Мы помним, с какой самоотверженностью подвергшиеся было дискриминации религиозные объединения и их представители в суде — видные юристы-правозащитники Г. А. Крылова, А. В. Пчелинцев, В. В. Ряховский и другие добивались — и добились! — признания де-факто, если не де-юре, антиконституционности ряда ключевых положений документа, разделившего российское общество на два лагеря. Не изменив ни единой запятой в законе, Конституционный суд дал ему такую интерпретацию, которая если и не исключает полностью, то в значительной степени уменьшает опасность его использования во вред правам человека.

Фронтальная атака на дух и букву Конституции окончилась оглушительным провалом. Судя по всему, именно этот провал и подтолкнул поборников светского и религиозного национал-глобализма, окрашенного в цвета государственного флага одной отдельно взятой страны, на открытое выступление против международных принципов и норм, как таковых. К сожалению, к альянсу «позавчерашних» примкнул и такой опытный и дальновидный церковный политик, как митрополит Кирилл. И не просто примкнул, а и фактически возглавил атаку.

Как известно, осознание чудовищности физического и морального насилия над людьми вызревало в мировом сообществе давно, но только в конце второго тысячелетия новой эры оно воплотилось в принятии целого комплекса национальных и международных правовых норм, ограничивавших произвол властей. Первыми среди христиан за признание естественных прав человека выступили протестанты. Именно под их влиянием были разработаны основополагающие международно-правовые документы, в том числе Устав Организации Объединенных Наций (1945), Всеобщая декларация прав человека (1948) и Европейская конвенция о защите прав человека (1950).

Второй Ватиканский собор (1962–1965) внес коренные изменения в позицию, которую по данному вопросу занимали католики. Римско-католическая церковь провозгласила человеческую личность «началом, предметом и целью всех социальных учреждений». Любая дискриминация, в том числе по признакам религиозной принадлежности, была объявлена недопустимой. В Декларации о религиозной свободе за каждым было признано право выбора религии. Собор призвал «всеми силами стараться предуготовить то время, когда по общему согласию всех стран можно будет полностью запретить любую войну»²⁷.

Уже после собора в Ватикане правовые нормы в этой области были сформулированы в Международном пакте о гражданских и политических правах (подписан в 1966 г., вступил в силу в 1976 г.), Заключительном акте Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе (1975), Декларации ООН о ликвидации всех форм нетерпимости и дискриминации на основе религии или убеждений (1981). «Озвучены» они и в Конституции Российской Федерации, которая к тому же признает приоритет международных договоров нашей страны перед ее внутренним законодательством.

Позиция РПЦ по вопросу о правах человека проделала весьма примечательную эволюцию в противоположном направлении. Первая половина 90-х годов прошла под знаком защиты Церковью прав и свобод всех россиян. Последний церковный документ, выдержанный в этой тональности, относится к декабрю 1996 года, когда Патриарх и Священный Синод приняли заявление, в котором назвали «несомненным успехом развивающейся российской демократии» такие ценности, как «свобода самовыражения, познания, поиска истины, выбора жизненного пути, передвижения, реальная, а не декларированная свобода совести»²⁸.

Вскоре, однако, эти ценности начали ставиться под сомнение рядом церковных архиереев. Логика сближения с фундаменталистами подвела и митрополита Кирилла к решению публично отмежеваться от признания универсальной значимости общечеловеческих ценностей и выступить за пересмотр международно-правовых норм, касающихся прав и свобод человека. Он начал свою новую кампанию с речи, которую произнес весной 1999 г. в Греции — единственной «православной» стране, входившей тогда в состав Европейского Союза²⁹.

Выступая в здании парламента в Афинах, председатель ОВЦС критиковал международные нормы в области прав человека как «исключительно западные и либеральные»³⁰. «К сожалению, — заявил он, — по идеологическим и политическим причинам православная духовно-культурная традиция никак не была представлена советской дипломатией при выработке современных стандартов межгосударственных отношений и прав человека».

Докладчик справедливо заметил, что при подписании в свое время международных документов о правах человека, руководители СССР лицемерили и, признавая на словах общемировые стандарты, сами этим стандартам не следовали. Он правильно идентифицировал и причины подобного лицемерия. Это — желание «дезавуировать обвинения Запада в приверженности тоталитарным методам контроля и управления» и расчет обратить «обоюдоострое пропагандистское оружие на своих идеологических противников». Но вот что любопытно. Митрополит упрекал кремлевских деятелей советского периода не столько за лицемерие, сколько за сам факт подписания документов о правах человека, ставших теперь неотъемлемой составной частью внутреннего законодательства России и других стран, входящих в Организацию по безопасности и сотрудничеству в Европе³¹.

Митрополит утверждал, что западное христианство, «приняв постулат о свободе человека как высшей ценности его земного бытия в качестве социально-культурной данности, освятило союз неоязыческой доктрины с христианской этикой», и связал его появление с «иудейской богословской мыслью», которая пришла «через испанскую культуру и еврейскую эмиграцию в Голландию и сопредельные страны» и, наряду с «неоязычеством», оказала влияние на формирование «либерального стандарта».

Считая «нравственным долгом как посткоммунистической России, так и других стран, принадлежащих к духовно-культурной традиции православия, представить мировому сообществу свое видение проблемы», докладчик предупредил, что православным «предстоит большая и трудная работа по формулированию и отстаиванию своей позиции перед лицом мировой общественности в ООН, других международных организациях». Потребуется и диалог «с иными Церквами, деноминациями и религиями». Заметим в скобках, что более или менее постоянный характер приобрел к настоящему времени лишь обмен мнениями с исламистами Ирана, страны, где мусульман, у которых находят Библию, подвергают смертной казни.

Тем временем рабочая группа, которую возглавлял лично митрополит Кирилл, сформулировала ряд тезисов, которые вошли в принятый Архиерейским собором 2000 г. документ «Об основах социальной концепции РПЦ». В последний параграф последнего раздела Основ было внесено положение, согласно которому РПЦ «не может положительно воспринимать такое устроение миропорядка, при котором в центр всего ставится помраченная грехом человеческая личность» (жирный шрифт — в тексте документа. — А.К.). Авторы документа предлагают добиваться «признания легитимности религиозного мировоззрения как основания для общественно значимых деяний (в том числе государственных) и как существенного фактора, которые должны влиять на формирование (изменение) международного права и на деятельность международных организаций».

Требование признать мировоззрение РПЦ не только как таковое, но и в качестве основания для «государственных деяний», включая «формирование (изменение) международного права» вызвало, как этого и следовало ожидать, бурную реакцию светских ученых. Старший научный сотрудник Центра цивилизационных и региональных исследований РАН Л. А. Андреева и член Экспертного совета при Уполномоченном по правам человека РФ Е. С. Элбакян опубликовали в одной из центральных газет статью, в которой подчеркнули, что авторами церковного документа «размывается основная посылка правового государства — единство прав и обязанностей всех граждан, независимо от их социального статуса, вероисповедания, материального положения и т.д.»³².

В этой связи нельзя обойти молчанием мнение, высказанное «первым среди равных» православных патриархов руководителем Вселенского (Константинопольского) Патриархата Варфоломеем I. Отвечая 14 марта 2001 г. на вопросы корреспондента Кестонской службы новостей, он заявил: «Когда мы говорим, что Бог создал человека по Своему образу и подобию, мы имеем в виду, что Он дал человечеству духовные качества, сходные Божественным… Правовое подкрепление свободы совести, тем более совести религиозной, является общественным благом с христианской, особенно с православной точки зрения, как препятствие угнетению человека человеком… Свободу, данную нам Богом как высший дар и наиболее яркое присутствие Божественного в каждом человеке, мы не можем отрицать, не отрицая Самого Господа»³³. Из этих слов Вселенского Патриарха со всей очевидностью следует, что общеправославной позиции по вопросу о правах и свободах человека пока что не существует.

Третья составная часть — раздел мира по религиозному признаку

Гипотеза Хантингтона появилась на свет как нельзя более вовремя для религиозных (и нерелигиозных) фундаменталистов. Как раз в середине 90-х годов они начали подумывать о создании психологического климата, который позволил бы обосновать необходимость строительства железного занавеса национал-православия, способного заменить аналогичную коммунистическую структуру, ограждавшую в годы холодной войны советских людей от «тлетворного влияния Запада» и позволявшую в то же время на легальной (а иногда — и нелегальной) основе поддерживать «друзей» за рубежом.

В теоретических построениях американского политолога особая русская или русско-православная цивилизация не упоминалась. За Хантингтона это сделал наш доморощенный «геостратег» Олег Платонов, который в 1995 г. выпустил в издательстве «Роман-газета» объемистое исследование под заголовком «Русская цивилизация». Позволю себе остановиться на взглядах этого теоретика, поскольку они прямо перекликаются с приведенными во вступлении к данной статье высказываниями некоторых архиереев, принадлежащих к фундаменталистскому течению в современном православии.

Автор исследования — не первопроходец. Он ссылается на наработки ряда дореволюционных авторов-славянофилов, в том числе историка Н. Я. Данилевского, который впервые заговорил о православной цивилизации, правда, не русской, а славянской. Согласно характеристике, данной ему Н. А. Бердяевым, Данилевский «совсем не верил в русский народ» и «думал, что Россия существует и велика исключительно благодаря навязанному сверху русскому народу православию и византийскому самодержавию»³⁴.

В рассуждениях Платонова и нескольких других близких ему по духу и взглядам писателей просматриваются сразу два комплекса, которые часто сосуществуют в жизни бок о бок. Это комплекс неполноценности, подмеченный Бердяевым в творениях Данилевского. И одновременно комплекс превосходства, перешедший к нынешним российским «ура-патриотам» от их предшественников. Об этом втором комплексе с горечью говорил новомученик православия о. Павел Флоренский, замученный сталинскими опричниками в 1937 г.:

«Люди всегда склонны сотворить себе кумир, чтобы избавить себя от подвига служения вечному и пассивно предаться простой данности. Для русских православных людей таким кумиром чаще всего является сам русский народ и естественные его свойства, которые они ставят перед собою на пьедестал и начинают поклоняться, как Богу… Может быть, соблазн такого самообожествления есть у каждого народа, но у русского он исключительно велик вследствие пассивности и рыхлости русской психологии и вследствие молодости народа, выступившего в истории тогда, когда пышная и бесконечно мудрая церковная культура уже сложилась»³⁵.

Вернемся, однако, к изобретателю «русской православной цивилизации». Пик ее величия, по мнению Платонова, пришелся на времена седой древности. «Раскрывая духовные ценности русской цивилизации, хранящиеся в национальном сознании русского человека, — пишет он, — мы имеем в виду человека Древней Руси». С тех пор положение не переставало ухудшаться. Сначала «даже православные священники и иерархи в западных землях вольно или невольно подпадают под разлагающее влияние чуждых духовных представлений». Потом за разрушительную работу принимаются греки: «Другая струя вредоносного влияния западной цивилизации шла на Россию из Греции». Еще хуже стало, когда «во второй половине XVII века, а особенно при Петре, из западных земель (опять этот коварный Запад!) хлынуло в российские столицы большое количество священников и монахов, просто отравленных католическими и протестантскими представлениями». Ну и наконец, «XVIII-XIX века нанесли русскому национальному сознанию огромный и, можно сказать, непоправимый урон», причем «одной из самых активных сил по разрушению ценностей русской цивилизации стало еврейство». Что не помешало, правда, русскому народу «создать величайшее в мировой истории государство, объединившее в гармоничной связи многие другие народы»³⁶.

Исследования О. А. Платонова не остались невостребованными. Выступая на первом заседании Европейского совета религиозных лидеров в Осло (ноябрь 2002 г.), митрополит Кирилл уделил большое внимание достижениям «восточно-христианской цивилизации, возникшей под влиянием Православия», указывая, что, в отличие от западной, ей присуща верность «религиозному идеалу, связанному не только с личной, но и общественной жизнью, с устроением семьи, коллектива, народа, государства». Вот здесь уже есть, над чем поразмышлять.

Действительно, христианство на Западе изначально уделяло человеку, как личности, гораздо больше внимания, чем у нас. Но это не значит, что западные христиане вообще игнорировали интересы семьи, коллектива, народа, государства. Больше того, европейский протестантизм переболел в детстве и юности той же болезнью, от которой страдало сначала при царях, а потом и при советской власти русское православие. Он позволил светским кесарям целого ряда государств, в том числе и весьма крупных, подчинить религиозные общины их своекорыстным интересам. В результате в тот момент на Западе родились, как это было (и остается) на Востоке, «национальные церкви». Лишь в последние два столетия одна за другой эти церкви обрели сначала фактическую, а теперь уже практически повсюду и юридическую свободу от государственных структур (несколько исключений лишь подтверждают это общее правило).

В то же время вряд ли следует преувеличивать значение вклада наших предков — подданных русского царя в решение проблем общественной жизни, а тем более принимать их реальную социальную ангажированность за эталон. Достаточно вспомнить о том бесправии, в котором пребывало подавляющее большинство жителей Российской империи, где рабство, именовавшееся крепостным правом, было отменено лишь в 1861 г., вся полнота власти была сосредоточена в руках императора-самодержца (по совместительству и высшего руководителя церкви), а три четверти населения не умели читать и писать.

Как человек, хорошо знакомый с законодательством современных правовых государств, Председатель ОВЦС, конечно, не питает иллюзий относительно возможности их конфессионализации. А потому заверяет религиозных лидеров в том, что «никто не призывает отказываться от либеральных ценностей, вошедших в культуру и в правовые системы многих стран». «На мой взгляд, — говорит он, — либеральные стандарты нужно восполнить другими культурными и мировоззренческими системами, гармонизировать их друг с другом». Оптимальной митрополиту видится ситуация, «при которой либеральный стандарт не подавляет национального законодательства». Другими словами говоря, живите, если хотите, по своим законам, а мы будем жить по нашим, как жили веками наши отцы и деды. Так и разделим мир, в котором появится, наконец, «многоформатный механизм диалога цивилизаций»³⁷.

Дальнейшее развитие идеи митрополита Кирилла получили в его докладе на очередном, восьмом по счету форуме Всемирного русского народного собора в феврале 2004 г.38 Высказавшись о «самобытном пути России» и ее «цивилизационной индивидуальности», председатель ОВЦС перешел к подробному разъяснению тезиса об особом «русском мире», о котором мы уже вкратце упоминали во введении к настоящей статье. Митрополит включил в замысленную им глобальную конструкцию народы, «разделяющие одни ценности общественной жизни вместе с русским народом», но на этом не остановился. К числу подданных новой империи, по мнению автора идеи, следовало бы отнести также исповедующие православие «части американского, арабского, албанского, польского, чешского, словацкого, финского и других народов». Кроме того, «новым и весьма динамичным элементом» того же мира должны стать «диаспоры православных народов, как правило, проживающие в странах западной традиции».

Владыка Кирилл не скрывает целей национал-глобализма: «До тех пор, пока русские люди, проживающие в разных концах земного шара, смотрят на мир так же, как и мы с вами, с помощью тех же критериев оценивают происходящее, они являются нашими союзниками в тех странах, в которых они живут». К этой точке зрения, судя по всему, присоединилась недавно Русская зарубежная церковь. С 20-х годов ушедшего века она категорически отказывалась от каких-либо контактов с Московским Патриархатом, но в последние месяцы пошла на постепенное сближение с РПЦ и, как сообщил на послесоборной пресс-конференции 7 октября 2004 г. митрополит Кирилл, скорее всего воссоединится с ней в ближайшие четыре года.

Структуры, созданные русскими православными эмигрантами в Европе и Америке после революции и гражданской войны, успели «заразиться» идеями открытого гражданского общества, мирно сосуществуют, а нередко и сотрудничают с другими религиозными объединениями своих стран в социальном служении и миротворчестве и не спешат отказаться от преимуществ полной независимости от государственных структур в угоду национал-глобалистам. Такой позиции придерживается, например Сурожская епархия РПЦ (с центром в Лондоне), выпестованная одним из самых блестящих архиереев Московского Патриархата ныне покойным митрополитом Антонием (Блюмом).

Сторонники пропагандируемого национал-глобалистами тезиса о «диалоге цивилизаций» исходят из закрепления раскола мира по религиозному признаку. Известному культурологическому понятию при этом придается политико-правовой смысл, как если бы речь шла о неких конгломератах государств, руководимых религиозными деятелями или политиками, выполняющими наказ представителей «господствующих религий». А в подкрепление тезиса о «мирном существовании» в его новой интерпретации можно и поиграть мускулами (мы уже отметили этот факт в разделе о милитаризации церковного сознания).

Тем временем уже сейчас, возобновляя исподволь практику советских лет, государственные структуры закрывают путь в нашу страну отдельным религиозным деятелям-иностранцам (отнюдь не террористам) и одновременно используют либеральные стандарты, действующие в других странах, для обеспечения там православного присутствия. Российскому государству удалось (что заслуживает одобрения) защитить права Эстонской православной церкви Московского Патриархата, вопреки первоначально негативной позиции государственных структур Эстонии. Но при этом в Москве столь же упорно пытаются (в нарушение норм международного права и даже собственного законодательства) не допустить нормального функционирования религиозно-благотворительной организации Армия Спасения, чьи руководящие структуры находятся за рубежом.

Так не уготована ли нам жизнь за железным занавесом национал-православия? В специальном докладе Уполномоченного по правам человека в Российской Федерации О. О.Миронова, направленном в Государственную думу в 2002 г., напоминалось, что, входя в Совет Европы, наша страна ставила перед собой цель влиться в европейское цивилизационное пространство, идти по пути строительства демократических институтов, отвечающих исторически выработанным стандартам и критериям и имеющих в своей основе признание прав и свобод человека в качестве высшей ценности.

«На нынешнем этапе, — указывалось в докладе, — перед Россией отчетливо стоит вопрос о выборе своего места в Европе и мире. Один путь — это возврат к старым методам, идеалам и ценностям, авторитарным и тоталитарным моделям под лозунгом «российской самобытности» и специфических национальных особенностей. Это путь, который, как показывает весь опыт ХХ столетия, ведет в тупик, к ухудшению условий жизни народа и самоизоляции. Другой путь — это курс на вхождение в Европу, адаптацию к демократическим идеалам и ценностям, ставящим во главу угла права и свободы человека»³⁹.

1 Полный текст доклада Патриарха Московского и всея Руси Алексия II на Архиерейском Соборе 2004 г. размещен на официальном сайте РПЦ — www.mospat.ru

2 Журнал Московской Патриархии, 1993, № 9, с.8–9

3 Митрополит Кирилл. Россия и православный мир // Церковь и время, 2004, № 1 (26), с. 11

4 Митрополит Иоанн, скончавшийся осенью 1995 г., не скрывал и ностальгии по сталинизму.

5 Выбор судьбы. Проблемы современной России глазами русских архиереев. СПб., 1996, с. 52–55.

6 Там же, с.155.

7 Там же, с. 163.

8 Там же, с. 205–211.

9 Цит. по: Альфа и Омега. Ученые записки Общества для распространения Священного Писания в России. М., 1994, № 1, с. 60.

10 Цит. по: Карташев А.В. Очерки по истории Русской церкви. Т. 1. М., 1993, с. 371.

11 Свод законов Российской империи. Изд. 1857 г. Т. 1, ч. 1. СПб., 1857.

12 Кирилл, митрополит Смоленский и Калининградский. Через духовное обновление русского народа — к его национальному возрождению // II Всемирный русский собор. М., 1995, с. 16.

13 Ленин В.И. ПСС. Т.41. М., 1970, с. 383.

14 Съезды Советов в документах: 1917–1936. Т. III. М., 1960, с. 16–17.

15 Сталин И.В. Соч. Т.6. М., 1947, с. 152–155, 384–386.

16 Сталин И.В. Соч. Т. 14. М., 1997, с. 321–322.

17 Гаккель С., протоиерей. Мать Мария. М., 1993, с. 164–165. В 2004 г. русская православная монахиня была причислена к лику святых Константинопольским Патриархатом.

18 Цит. по: «Православная община», 1996, № 31, с. 52.

19 Сталин И.В. Соч. Т. 15. М., 1997, с. 232.

20 «Известия», 2 марта 1992 г.

21 Huntington S. A Clash of Civilizations? // «Foreign Affairs», Summer 1993.

22 Nesti A. Tra villaggio e mondo. Milano: Franco Angeli, 1996, p. 26.

23 Примаков Е.М. Мир после 11 сентября. М., 2002, с. 34.

24 Гайнутдин Р., муфтий. Обращения, выступления, статьи. М., 1998, с. 78.

25 Он же. Ислам в современной России. М., 2004, с. 37–49.

26 В рекламной листовке издательской группы этой организации читателям помимо журнала «Русская правда» предлагаются книги с заголовками, которые говорят сами за себя: «Удар русских богов», «Протоколы сионских мудрецов», «Оккупация» (евреями России), «Чего от нас хотят евреи», «Русский национализм, его друзья и враги», «Десионизация», «Еврейский нацизм и азиатский способ производства», «Спор о Сионе», «Моя борьба» (автор — «А.Шикльгрубер», т.е. Гитлер), «Расовая гигиена и демографическая политика в национал-социалистической Германии» (документ главного управления СС «только для руководителей»), «Доктрина фашизма» (автор — Муссолини), «От ариев к русичам», «Война и вооруженная борьба», «Психологическое управление людьми», «Тайные механизмы управления людьми», «Кто правит нами» и др. Сообщается также адрес, по которому можно направлять заказы и почтовые переводы.

27 См. Документы II Ватиканского собора. М., 1998.

28 Церковно-общественный вестник, 16 января 1997 г.

29 С 2004 г. членами ЕС вместе с большой группой других стран стали также Болгария и Румыния.

30 Текст доклада митрополита Кирилла был опубликован в форме статьи в газете «НГ-религии», № 10 (33) 26 мая 1999 г.

31 НГ-религии, № 10 (33), 26 мая 1999 г.

32 НГ-религии, 25 апреля 2001 г.

33 Сообщение Кестонской службы новостей от 12 апреля 2001 г.

34 Бердяев Н.А. Самопознание. — М., 1998, с. 72.

35 Свящ. Павел Флоренский. Сочинения. Том 2. — М., 1996, с. 544–545.

36 Платонов О.А. Русская цивилизация. М., 1995. Тема «еврейского заговора» против России была продолжена в книге того же автора «Вопросы сионских мудрецов», вышедшей в свет в 2004 г.

37 Церковь и время, 2002, № 4 (21), с. 6–11.

38 Церковь и время, 2004, № 1 (26), с. 5–16.

39 Специальные доклады Уполномоченного по правам человека в Российской Федерации О.О.Миронова. М., 2003, с. 239, 270.