Андрей Полонский

ХРИСТИАНСТВО: ЗАКОН И СВОБОДА

Взаимоотношения закона и христианства с самого начала были испорчены. Иисус исцелял по субботам, дерзя фарисеям, общался с мытарями и блудницами, предпочитая их праведникам, пировал в пост, намекая, что до тех пор, пока мы не умерли, надо радоваться. Наконец Он дал нам заповеди, буквально следовать которым можно только тогда, когда достигнешь окончательной святости, и заметил, что бессмысленно наливать новое вино в старые мехи.

Впрочем, земная Церковь, едва почувствовав под собой твердую почву, вела себя совершенно иначе. Как надо думать, верить, ставить себя на службе в храме и вообще в хорошем обществе? - вот главный вопрос практического богословия. Беззаконие на этом языке - одно из самых хулительных слов. Евангельские сюжеты были обойдены с исключительной легкостью: старый закон умер, да здравствует новый закон! К тому же все это происходило в Риме, потом в Византии, в общем там, где всегда помнили пословицу о Юпитере и быке, с легкостью применяя ее к Сыну Божьему и простому прихожанину.

На создание нового закона ушло несколько столетий. Как и обычно, он впитал в себя множество человеческих, слишком человеческих предубеждений и интересов, страхов и страстей, но все же был легче и глубже, нежели предшествовавший, иудейский. Этот закон был необходим для повседневной жизни, которая расползается и теряет форму без установлений и наказаний, в борьбе за него была отточена мысль и утвердилось чувство, на его алтарь положили жизни сотни достойных людей. Пена гнева и нетерпимости, - как бы заметил Григорий Померанц, - обильно лилась с губ, вливалась в реку времени, и многие путали эти воды со святыми, с теми чаемыми, где можно искупаться и обрести бессмертие.

Впрочем, в христианстве всегда существовал выход. Нет человека, который жил бы и не согрешил, кто без греха, пусть первый бросит камень. И, несмотря на то, что камни летели со всех сторон, пылали костры инквизиции и срубы старообрядцев, разжижал умы и бередил сердца пафос крестовых походов, правители вырывали языки и прожигали чресла, возможность покаяния, смиренного возвращения, исповеди и прощения нигде не могла быть отменена окончательно. Монахи всегда кручинились о своих прегрешениях сильней, чем солдаты и актриски, а убеждение в собственной праведности считалось делом немыслимой гордыни и самым опасным искушением.

Из такого видимого противоречия возникла вся динамика христианской цивилизации. Был преподан закон, который никто и не надеялся исполнить, дан идеал, который считался недостижимым в принципе.

Запад и Восток подошли к разрешению этой коренной проблемы по-разному. Католический Рим, устаивавший быт многочисленных варварских орд, пытался максимально приблизить церковное законодательство к нуждам и потребностям данного ему стада, разрешить антагонизм между истиной и повседневностью сугубо политически, свести идеал к норме. Политика пап простодушна в чести и бесчестии. На Средиземном море подражали Христу.

Православная Византия, истомленная культурным наследием, купалась в идеале, ежесекундно осознавая дистанцию между ним и повседневностью. Именно здесь были сформулированы все бесчисленные правила Вселенских Соборов, но жизнь явилась одним сплошным исключением, и в каждой судьбе грех и покаяние сменяли друг друга, как в ритмически организованной пьесе. Политика Константинополя на редкость лицемерна. У берегов Босфора почитали юродивых.

В рамках двух христианских традиций по-разному воспринимается и свобода. Человек, выбирающий между нормой и бунтом против нормы, знает, что неправильное поведение чревато наказанием (кальвинист заходит в этом направлении так далеко, что практически преодолевает христианство). Человек, выбирающий между путями, которые заведомо не могут быть окончательными и истинными, убежден, что наказание может последовать за любым решением. И в то же время любое решение способно стать спасительным.

Русский опыт запечатлел своеобразную интерпретацию взаимоотношений свободы и закона. С одной стороны, наследуя православным грекам, мы всегда помнили, что духовное напряжение между преступлением и покаянием способно помочь прорваться к свету: разбойники основывали монастыри (Опта, устроивший знаменитую пустынь), революционеры защищали монархию (Лев Тихомиров), аскеты и нестяжатели выступали против наказания еретиков и преследования инакомыслящих (Нил Сорский, Вассиан Патрикеев). С другой стороны, византийской культурной избытостью мы никогда не могли похвастаться, а Церковь оказалась так тесно связана с вечно ведущим борьбу за свое существование государством, что религиозное законодательство с трудом отделялось от светского права и народных традиций (Стоглав и Судебник 1550-го года, Домострой, сугубо законнические версии православия у старообрядцев, имперские модели в исполнении Сергея Уварова и Константина Победоносцева).

Хорошо структурированная западная мысль также оказывала постоянное влияние на русское богословие, чересчур приверженное букве канона и редко умеющее увидеть в авторитетном тексте универсальную метафору, а не некий свод правил. Работы западных схоластов были современны, в то время как творения Отцов Церкви и решения Вселенских Соборов оставались памятником закону, - и митрополит Геннадий, наслушавшись католических речей, открывал преследования жидовствующих, Феофан Прокопович, полюбивший от юности своей протестантские книжки, заставлял священников разглашать тайну исповеди во имя интересов империи, а обер-прокурор Победоносцев, изучивший опыт римских миссионеров, пытался обращать в государственное православие несчастных черемисов, татар и бурят. Эта связь Церкви с властью способствовала распространению атеистических идей, привела поповских детей к Чернышевскому и Добролюбову и, - по некоторым версиям, - явилась одной из причин революции.

Советское время оказалось для русской Церкви, - в лице лучших ее представителей, - удивительно благоприятным. Освященная кровью мучеников, оттесненная богоборческой властью на зады общественной жизни, ощущавшая собственное несовершенство из-за необходимости постоянных компромиссов с этой самой властью, Она забыла о начетничестве и законах, проповедуя покаяние, прощение, терпимость, снисхождение и любовь. Именно поэтому церковное возрождение конца 80-х годов несло несбыточные надежды верующим интеллигентам. Мнилось, что слова Иоанна Златоуста, - христианам-де надлежит быть не гонителями, а гонимыми, так как Христос был победно распят, но не распинал, был бит, но не бил, - станут наконец modus vivendi для тех, кому выпало олицетворять христианство в современном мире, восторжествуют среди них нелицемерные нестяжание со смирением, а паству свою они станут пасти не огненным жезлом чиновников и начальников, а отеческим терпением и братской лаской. И подвиг таких пастырей, как Антоний Блюм, Александр Мень, Иоанн Крестьянкин отвечали этим упованием.

Однако травля Александра Меня после его мученической смерти и Григория Кочеткова при его небезупречной жизни, популярность книг полубезумного Серафима Роуза и вполне адекватного Андрея Кураева, битва за каноническую территорию, которую князья Церкви развернули в совершенно неевангелизированной стране, постоянные реверансы в сторону обскурантистской позиции зарубежников, проповеди о скором конце света бесконечных Шаргуновых, Шавкуновых и Юрасовых, пропаганда радиостанции "Радонеж" явились свидетельствами совершенно иной тенденции. Церковь по-прежнему интересует социальное влияние и власть, и она готова добиваться их самыми грубыми способами, в том числе нагнетанием страха и требованием от прихожан дисциплины, соответствующей условиям военного времени: "Не мир я принес, а меч".

Таков внешний взгляд. Но суть проблемы глубже. Движение христианской цивилизации создавалось не только творческой, преображающей силой Церкви, но ее репрессией, давлением, не только упоением высотой Христа и христианства, но и раздражением, протестом, которое вызывали митрополиты, кардиналы, епископы и архиепископы, а также обычные приходские попы. Вне давления нет формы и нет синтеза, а ведь не секрет, что только христианский мир создал изобилие форм и вариантов синтеза, в которых так вольготно купаться современному человечеству. Поскольку раздражение от действий Церкви возникает вновь, то и культурный расцвет не за горами, - можно заключить, анализируя былой опыт.

Однако беда в том, что мы живем в информационную эру, когда переживания, связанные с вероучением, вытеснены на периферию жизни очень больших масс населения, вытеснены уже не политической волей враждебных тиранов, а куда более мощным потоком версий, сведений и обманов, забирающих основное время в быту наших современников. И здесь Церковь рискует, что реализуя традиционную модель политического движения и апокалиптического мышления на фоне отложенного на неопределенный срок конца света, она станет декорацией, весьма древним украшением на празднике шоу-бизнеса и массовой культуры. В какой-то степени это уже происходит в современной русской политике. Российские императоры, стоя в соборе еще столетие назад, переживали литургию как центральное событие, стержень жизни. Что думали об этом Лужков, Ельцин и их присные, застывая со свечками на пасхальной службе - бог весть. "Дань традиции предков или хорошая школа нравственности". К тому же заметные священники 90-х годов весьма соответствовали культурной ситуации: Артемий Владимиров и Владимир Асмус - очень стильные постмодернистские батюшки, а покойный митрополит Иоанн Санкт-Петербургский и Ладожский любого Пригова мог за пояс заткнуть...

И все-таки невозможно быть христианином, не веря в Святую, Соборную и Апостольскую Церковь. И вера эта - не простое признание правил, канонов и законов, когда-то сформулированных святыми и богословами, она призвана засвидетельствовать творческий опыт Церкви, способной справиться и с собственными нестроениями, и с любой исторической ситуацией. Сказано: врата адовы не одолеют Ее, - не одолеют, вопреки всем ошибкам и ложным расчетам действующих лиц и исполнителей.

...Что ж до свободы, то, - простите неизбежный трюизм, - у свободного человека никто ее не отымет. И в то же время политическая, мировоззренческая, бытовая свобода никогда и ни для кого не может стать нормой. Но она часто становится нашим дерзким требованием, оправданным в том случае, если мы готовы держать за нее ответ.

http://periferia.kulichki.net/konc2.htm