Церковь и идеологии

В настоящее время проблема идеологий в христианстве, связанная, в свою очередь, с проблемой диалога церкви и мира, является весьма актуальной. В данном контексте церковь понимается нами не в ее мистическом измерении (как Тело Христово), а в измерении социокультурном. Это связано с тем общеизвестным утверждением, что подлинный диалог невозможен без равенства его участников, без наличия общего языка между ними и без готовности к изменениям в результате диалога. Церковь как божественное установление свята, совершенна, не является частью этого грешного мира и, разумеется, не нуждается в диалоге с ним. Но церковь, понимаемая как социокультурный феномен, может вступать в диалог с другими же социокультурными феноменами (в сфере науки, образования, искусства, политики и т.д.), использовать языки современной ей культуры и изменяться под влиянием тех или иных социокультурных процессов. Из истории христианства известно, что "земная" церковь очень часто считала себя неотъемлемой частью "мистической" Церкви - отсюда многочисленные преследования инакомыслящих, клерикализм и противление любым изменениям, т.е. антидиалогичность. Но мир меняется, и меняется церковь - теперь уже все чаще церковью говорится о необходимости уважения свободы совести, об инкультурации, диалоге и т.д. Тем не менее, фундаменталистские церковные и околоцерковные круги продолжают находиться в оппозиции к современной культуре, т.е. к миру. Большинство церковных бед происходит, на наш взгляд, из-за того, что живая христианская вера, призванная к преображению и освящению мира, подменяется идеологиями, не имеющими к христианству непосредственного отношения.

Что такое идеология? К. Маркс и Ф. Энгельс под идеологией понимали, прежде всего, такой подход к действительности, когда конструируется желаемая, но мнимая реальность, которая выдается за саму действительность. Их же последователи считали марксизм единственной подлинно научной идеологией (В.И. Ленин). История Советского государства дает основание усомниться в научности марксизма-ленинизма, но не в его идеологическом характере. В XX в. всестороннюю критику идеологии как ложного сознания предпринял К. Мангейм, а его идеи развил Д. Белл, предсказавший «конец идеологии» (впрочем, впоследствии признавший свою ошибку и подчеркнувший социальную значимость идеологий, особенно религиозных).

Мы же придерживаемся определения идеологии как системы взглядов и идей, в которых осознаются и оцениваются отношения людей и общностей к действительности и друг к другу, а также практическая деятельность, направленная на закрепление или изменение данных общественных (и культурных) отношений.

Очевидно, что данное определение является оценочно нейтральным, а к идеологии можно отнести практически любое мировоззрение. В самом деле, никакая система взглядов и идей не может быть полностью объективной и во всем соответствовать действительности (хотя бы из-за принципиальной субъективности и ограниченности человеческого разума), тем не менее, практическая деятельность людей без такой системы невозможна. Более того, идеологии являются средством социокультурной идентификации, производства ценностей и смыслов, межличностной коммуникации и т.д.

Иногда идеология может внешне очень напоминать религию, но «если для идеологии высшая ценность сама является идеей-объектом, который вполне познаваем и достижим, то для религии высшая ценность является Личностью-Субъектом, который не достигается в модусе познания или овладения, а сам раскрывает себя в модусе откровения» (М. Эпштейн). Идеология возводит некую частность в абсолютное значение, а потому является основой тоталитаризма. Когда же какая-либо тоталитарная идеология (неважно, религиозная, политическая, этическая, философская или иная) получает поддержку властных структур, то это приводит к непрестанному контролю над всеми сторонами жизни общества, к приношению человеческой личности в жертву безраздельно господствующей идее.

Идеологии могут быть не только тоталитарными, но и догматическими, что не одно и то же. Догматизм – это тип мышления, при котором какие-либо утверждения, учения принимаются за истинные без доказательства или практической проверки, на основе слепого подчинения авторитету, и практически не изменяются с течением времени или в зависимости от конкретной реальности. Тоталитаризм также требует беспрекословного подчинения, но при этом сами идеологии могут существенно изменяться за короткое время (например, в недавнем прошлом многочисленные зигзаги «генеральной линии партии» доказали, что марксизм действительно являлся «не догмой, а руководством к действию»).

Разумеется, христианство не является идеологией, тем более – догматической или тоталитарной. Но идеологии могут присутствовать и в христианстве (точнее, преподноситься под видом христианства). По словам Э. Фромма, «трагедия всех великих религий заключается в том, что они нарушают и извращают принципы свободы, как только становятся массовыми организациями, управляемыми религиозной бюрократией. Религиозная организация и люди, ее представляющие, в какой-то степени начинают занимать место семьи, племени и государства. Они связывают человека, вместо того, чтобы оставить его свободным, и человек начинает поклоняться не Богу, но группе, которая претендует на то, чтобы говорить от Его имени».

Безусловно, подобные утверждения уже неоднократно встречались в истории человеческой мысли. Можно указать хотя бы на многочисленные движения (от вальденсов до унитариев), оппозиционные официальной церкви, которых интересовали не идеологии, а практическая жизнь во Христе, и которые выдвигали принцип свободы совести, тем самым деидеологизируя христианство. И в самой церкви звучали голоса, например, Эразма Роттердамского, с позиций христианского гуманизма критикующего схоластику, или Фомы Кемпийского, написавшего замечательные слова: «Что толку тебе размышлять о Святой Троице, когда в тебе нет смирения и этим ты Троице не угоден?». К сожалению, критика идеологий часто перерастала в критику христианства как такового, вплоть до репрессий по отношению к верующим. А воинствующий атеизм сам стал одной из самых жестоких идеологий, которые когда-либо существовали.

Основа научной критики догматических идеологий была заложена философской критикой метафизики (от античных скептиков и средневековых номиналистов до Канта и современных постмодернистов). Эта критика была подхвачена либеральным протестантизмом XIX в. – от Ф. Шлейермахера и Ф.Х. Баура до А. Ричля и А. Гарнака. К этому же течению примыкают величественные фигуры века XX-го: А. Швейцер и Д. Бонхеффер, Р. Бультман и П. Тиллих. Но, справедливо указывая на вторичность церковных догматов по отношению к событию Христа, многие представители либеральной теологии постепенно отказались и от Самого Иисуса Христа как Бога и Человека, заявляя, что «исторический Иисус» не тождественен «Христу веры». Претендуя на научность, либеральная теология представляла Иисуса Христа всего лишь великим Учителем нравственности, при этом реконструкции образа «исторического Иисуса» были весьма произвольными и субъективными. Самоуверенность либерализма фактически превратилась в очередную догматическую идеологию. В дальнейшем протестантская неоортодоксия (К. Барт), которую один из авторов сравнил с «бомбой, упавшей на площадку, где весело резвились либеральные богословы», своим воинствующим фидеизмом отчасти умерила пыл либералов и, несмотря на достижения исторической науки и библеистики, вновь обратилась к традиционному догматизму.

В Католической Церкви условия для критики догматических идеологий были не самые подходящие. Слабые ростки католического модернизма (А. Луази) были с корнем выкорчеваны Пием X в начале XX в. Лишь спустя полвека на Втором Ватиканском Соборе наметились позитивные сдвиги в сторону христианской свободы. Впрочем, не стоит их преувеличивать: уже на послесоборное время приходится церковное преследование одного из самых выдающихся современных католических теологов Г. Кюнга.

Наконец, Православная Церковь была и остается одной из самых консервативных. Краткий «русский религиозный ренессанс» начала XX в. прервался известными событиями 1917 г. Православную идеологию сменила идеология коммунистическая. В современной же России вновь складывается «проправославный консенсус» (Д. Фурман), при котором идентификация с православием определяется по этнокультурному, а не конфессиональному признаку. Соответственно, главным фактором становится не сущность религиозной веры, а ее «традиционность». Либеральное направление в российском православии сегодня весьма немногочисленно (к нему можно отнести, прежде всего, духовных последователей А. Меня – А. Борисова, Г. Чистякова, В. Новика и некоторых других).

Если для западного христианства адогматический либерализм – дело привычное, то для значительной части православных верующих любое незначительное изменение не только в вероучении, но и просто во внешних формах обрядности воспринимается как ересь. При этом ясный призыв Христа к единству между верующими (Ин 17:21) отвергается. Более того, само это стремление к единству (экуменизм) именуется «ересью всех ересей». Вместо этого пропагандируется (в том числе - со страниц некоторых церковных изданий) нетерпимость, ритуализм, национализм, отвержение культуры – все то, что свойственно идеологиям и несвойственно христианству. По словам архиеп. Михаила Мудьюгина, "церковь не хочет замечать свои “болячки”. Уверенные в своей неодолимости как Тела Христова церковные люди легкомысленно распространяют эту уверенность и на церковную структуру, в которой, кроме Божественного одухотворения, со всей силой проявляет себя и действует человеческое начало, подверженное искушениям, грехопадениям и отпадениям".

Итак, мы считаем, что в христианстве присутствуют как неизменное божественное (Откровение, данное в Иисусе Христе), так и преходящее человеческое начало (обусловленное социокультурной ситуацией). Идеологии же (неважно, называем ли мы их "хорошими" или "плохими") являются именно проявлением человеческого начала. Последнее само по себе не является вредным, но его неоправданная абсолютизация приводит к появлению догматических идеологий, которые вполне могут стать тоталитарными. Чтобы избежать этого, нужно следовать за Христом, а не за идеологами от христианства. В частности, важнейшим шагом по направлению к деидеологизации христианства и достижению единства верующих во Христе является диалог – как между отдельными церквями, так и между церковью и миром.