Следуя Христу "Враг" не был для учеников Иисуса пустым понятием. Они хорошо знали его. Они встречали его ежедневно. Это были те, кто боялся их как разрушителей веры и законопреступников, <..> кто их ненавидел поскольку они оставили всё во имя Иисуса, не считаясь ни с чем ради единения с Ним, <..> те, от кого они, по слабости своей и смиренности, претерпевали обиды и издевательства, это были гонители, которые в кучке учеников чуяли поднимающуюся революционную опасность и <стремились уничтожить их>. <....> Другой враг, о котором должен был думать каждый еврей, был политический враг в Риме. <...> Рядом с этими враждебными группами была еще и личная вражда, которая <тому, кто не идет за большинством, грозит ежедневной клеветой, позором и угрозами>. Правда, в Ветхом Завете нет ни одного места, где заповедывалась бы ненависть к врагу. Более того, существует заповедь любви к врагам (Исх.23,4 и след., Прем.25,21 и след., Быт.45,1 и след., 1Цар.24,7, 2Цар.6,22 и др.). Но Иисус говорит здесь не о природной вражде, но о вражде народа Божия в отношении мира. Войны Израиля были единственными "священными" войнами, которые были в мире. Они были войнами Бога против мира идолов. Иисус не осуждает эту вражду, иначе Ему надо было бы осудить всю историю Бога и Его народа. Более того, Иисус подтверждает Ветхий Завет. <...> Но Своей заповедью Он вновь выделяет общину Своих учеников из политических раскладок народа Израиля. Тем самым упраздняется война за веру, тем самым Бог положил обетование победы над врагом в божественной любви. Любовь к врагам является невыносимым препятствием не только для естественного человека. Она выше его сил, она нарушает его понятия о добре и зле. Важнее, что законопослушному человеку любовь к врагам кажется прегрешением против закона Божьего: отделение от врага и осуждение его - требование закона. Но Иисус берет божественный закон в Свои руки и толкует его. Одоление врага через любовь к врагу - в этом Божья воля в Его законе. Враг в Новом Завете всегда тот, кто враждебен мне. <...> врагу должно причитаться то же, что причитается брату, - любовь <последователя Христа>. Поступки ученика не должны определяться поступками людей, но только поступками Иисуса. У них только один источник - воля Иисуса. Речь о враге, о том, кто остается врагом, не смиренным моей любовью, кто не прощает мне ничего, когда я ему прощаю всё, кто ненавидит меня, когда я его люблю, кто позорит меня тем больше, чем серьезнее я ему служу. "За любовь мою они враждуют на меня, а я молюсь"(Пс.108,4). Но не о том должна вопрошать любовь, натолкнется ли она на противление, - наоборот, она ищет того, кто в ней нуждается. Но кто же более нуждается в любви, как не тот, кто сам живет в ненависти безо всякой любви? Итак, кто же достоин любви более, чем мой враг? <...> Никакого различия не знает эта любовь между разными видами врагов, кроме одного: чем враждебнее враг, тем сильнее требуется от меня любовь. Будь то политический, будь то религиозный враг, он не может ожидать ничего другого от последовавшего Иисусу, кроме безраздельной любви. Никакого разлада не знает эта любовь также и во мне самом, между мной как лицом частным и как служителем. И там и тут я един - либо же я вообще не служу, я не последовал Иисусу Христу. Меня спросят: как сотворить эту любовь? Иисус говорит об этом: благословлять, творить благо, молиться - без условий, невзирая на личность. "Любите врагов ваших". В то время как в предшествующей заповеди говорится только о непротивящемся претерпевании зла, здесь Иисус идет гораздо дальше. Мы не только должны терпеливо переносить зло и носителей зла, не только не отвечать ударом на удар, но еще и в сердечной любви содействовать нашему врагу. Никакая жертва, которую любящий может принести любимому, не может быть слишком велика и слишком дорога для наших врагов. <...> Сопричастны ли мы тем самым и его злу? Нет, ибо как же может любовь, родившаяся не из слабости, но из силы, приходящая не из страха, но из правды, быть виноватой в ненависти другого? И кого одарить такой любовью, как не того, чье сердце подавлено ненавистью? "Благословляйте проклинающих вас". Если нас настигает проклятие врага, если он не может перенести нашего присутствия, то мы должны поднять руки для благословения: вы, наши враги, благословленные Богом, ваше проклятие не может оскорбить нас, но ваше убожество да исполнится Царства Божия, благословения тех, на кого вы тщетно нападаете. Мы готовы полностью принять на себя ваше проклятие, <так что> вы в итоге получите только благословение. "Благотворите ненавидящим вас". Это должно пребыть не только в словах, но и в мыслях. Благотворение вершится всеми делам повседневной жизни. "Итак, если враг твой голоден, накорми его, если жаждет, напой его" (Рим.12,20). Как брат в нужде поможет брату, перевяжет его раны, облегчит его боль, так пусть и наша любовь поступит с врагом. Где в мире нужда глубже, а раны и боли тяжелее, как не у нашего врага? Кому благодеяние нужнее и радостнее, как не нашему врагу? "Давать радостнее, чем брать" <(Деян.20,35)>. "Молитесь за обижающих вас и гонящих вас". Это вообще запредельно. Молясь, мы ступаем навстречу врагу, переходим на его сторону, мы перед Богом с ним, при нём, за него. Иисус не обещает нам, что враг, <которого мы любим, которого благословляем, которому творим добро>, не будет обижать и гнать нас. Он это будет делать. Но в этом-то он и не сможет нам повредить и одолеть нас, если последний шаг к нему мы сделаем к нему в заступнической молитве. И вот теперь мы берем на себя его бедность и нужду, его вину и потерянность, вступаемся за него перед Богом. Делаемся заступниками за него, чего сам он не может. Всякая обида от врага только теснее связывает нас с Богом и с нашим врагом. Всякое гонение может служить только тому, чтобы враг стал ближе к примирению с Богом, чтобы любовь стала неодолимой. [Дитрих Бонхёффер. СЛЕДУЯ ХРИСТУ.(Мф.5:43-48)SGP, 1992; стр.103-7] Ежедневная рассылка *Мысли о вере и Церкви* "ХРИСТИАНСКОЕ ПРОСВЕЩЕНИЕ

В самый канун ХХ века немецкий философ Фридрих Ницше провозгласил: "Бог умер!". Примерно через пол столетия после этого немецкий протестантский теолог Дитрих Бонхоффер расстался с жизнью в гитлеровских застенках. Возможно между этими событиями есть связь. Искать доказательства существования Бога так же нелепо, как и делать прямо противоположное - искать доказательства его небытия. Но ницшеанство в ХХ веке стало составной, пусть и неосознанной частью всех революционных учений. В богоборческом веке, доведшем уничтожение людей до совершенства, вербальные доказательства Божественного в расчете приниматься перестали. Единственным способом противостоять этому были попытки подтвердить наличие Божественного во всем сущем только одним - своей собственной жизнью. Время и душа В Швейцарии, в Люцернской церкви иезуитов, летом 2003 года на выставке были представлены три портрета людей, оказавших в ХХ веке наиболее сильное влияние на различные ответвления христианства. Иоанн ХХIII - католик. Отец Александр Мень - православный. Дитрих Бонхоффер - протестантский теолог. Двое из них погибли насильственной смертью. Имена их убийц неизвестны. Ясно лишь одно: у убийц не было Бога в душе. Речь не идет просто о массовых гонениях на священничество. Век ХХ начался с убийств священников в России. Уничтоженные исчисляются десятками тысяч человек. Тысячи католических священников были убиты испанскими республиканцами, а также мексиканскими властями. После Второй мировой войны коммунисты уничтожали католических и протестантских священнослужителей в Корее. Массовые расправы над ними были, с одной стороны, самым настоящим "восстанием масс", а с другой - политической установкой, суть которой - в преступлении нормы. Преступление нормы не есть преступление - утверждали революционные вожди. Это и есть норма. Просто другая. Впрочем, была и третья сторона этих процессов. Само христианство к началу века оказалось в глубоком кризисе. Вера все больше подменялась ритуалом, привычкой. Мысль - клерикальными установками. Констатация смерти Бога, сделанная Ницше, базировалась на логике. На противоречии, имеющемся в обыденном сознании человека христианского мира. "Эта мораль, - писал он, - обращается против христианского бога (чувство правдивости, высоко развитое христианством, начинает испытывать отвращение к фальши и изолганности всех христианских толкований мира и истории)". Или, как еще раньше, ту же проблему сформулировал русский философ Константин Леонтьев: "Христианин может быть святым, но не может быть честным". А вот еще одна цитата: "Помню лет тридцать назад у меня был разговор с одним молодым священником-французом. Речь шла о самом простом - чего бы мы хотели, каждый из нас, добиться в своей жизни. Он сказал: "Мне хотелось бы стать святым". Тогда меня это крайне поразило. Тем не менее, я ему возразил, сказав, что я, мол, хотел бы научиться веровать - просто веровать, - или что-то в этом роде. Прошло немало времени, прежде, чем я сообразил, какая это глубокая разница. Я думал, что смогу научиться вере, если сам постараюсь вести жизнь, близкую к святости. Позже я понял - и продолжаю постигать по сей день, что только в полной посюсторонности жизни и можно научиться веровать. Когда наконец раз и навсегда откажешься от претензий сделаться "чем-то" - будь то претензия стать святым или грешником, обратившимся на путь истинный, или церковным деятелем, праведником или нечестивцем, больным или здоровым. А ведь это я и называю посюсторонностью - жить в гуще задач, вопросов, успехов, неудач, жить, копя опыт и поминутно убеждаясь в своей беспомощности. Вот тогда-то и очутишься всецело в руке Божией. Тогда ощутишь по-настоящему не только свою боль, но боль и сострадание Бога в мире. Тогда вместе с Христом будешь бодрствовать в Гефсимании, и, я думаю, что это и есть вера..." Это написано в одной из берлинских тюрем 21 июля 1944 года, на следующий день после того, как заключенный Дитрих Бонхоффер узнал о покушении на фюрера германской нации Адольфа Гитлера. Без малого девять месяцев спустя в другом месте заключения - в лагере Флоссенбург - Бонхоффер будет казнен в один день с несколькими участниками заговора. Ровно за месяц до капитуляции нацистской Германии. Это написано человеком, принявшим вызов со стороны безрелигиозности. И бросившим ей вызов от имени своей личной веры. От имени личного и одновременно всеобщего христианства. Основа этого вызова - в бескомпромиссном признании реальности. "Мы приближаемся к абсолютно безрелигиозному периоду: люди просто уже не могут оставаться религиозными... Наши общие христианские возвещания и теология, насчитывающие 1900 лет, опираются на априорную "религиозность" людей". Бонхоффер задает жестокий вопрос: что случится, если окажется, что христианство - лишь временный эпизод общественной истории? И горько отвечает, что в таком случае: "...У всего нашего христианства будет выбита почва из-под ног, и нам останется довольствоваться в религии" лишь несколькими "последними рыцарями", да еще кучкой интеллектуально нечестных людей... Как может Христос стать Господом для безрелигиозных людей?" Может ли? Агрессия безрелигиозности предполагала несколько вариантов ответного поведения: примирение с безбожнической властью ради отправления привычных обрядов. Кликушество с целью облечь себя в ореол святости. Уход в глубокое подполье. Отказ от всякой религиозности. Шире - отказ от веры. Личное подвижничество и героизм с заранее известным исходом - поражением перед лицом системы. Все эти варианты фактически предусматривали отказ от глубокого интеллектуального осмысления веры, религии, человека, времени, души.

Скромный протестантский проповедник дал свой ответ. Он не знал, что убежденный католик полковник Клаус фон Штауффенберг, пытавшийся уничтожить бесноватого фюрера, был, по словам людей, близко его знавших, "христианином до мозга костей". Только он, Штауффенберг, сформулировал ответ воинствующей безрелигиозности по-своему Покорность и сопротивление Парадокс и величие Бонхоффера состоит в признании трудно постижимой для обыкновенного ума вещи. Религиозный мир - мир веры в чудеса - недалеко ушел от мира, верящего в магов, чародеев, магистров оккультных наук. Это мир - несовершеннолетний. Мир безрелигиозный - мир совершеннолетний. Да, он неприятен, он омерзителен, он кровав. Но он - ближе к Богу. Ближе потому, что в нем куда шире, нежели в мире религиозном, возможности индивидуального служения Жизни. А это и есть самое богоугодное дело. Можно предположить, что только в протестантской ветви христианства, которая с самого момента своего возникновения выводила человека на личный контакт с Богом, и могло появиться учение Бонхоффера. Хотя сам он не пытался назвать свои мысли отдельным учением, отличным от основного тела христианства. Свои мысли он сформулировал задолго до ареста, тюрьмы, гибели в концлагере. Но жизнь в военной тюрьме, когда можно было раз в десять дней отправлять письма "на волю", дала ему шанс, если не привести свои мысли в порядок, то, по крайней мере, изложить их с удивительной свободой. Если что и поражает, то это свобода и беспредельная интеллектуальная честность Бонхоффера. Возможно, что именно здесь ему нет равных в истории ХХ века вообще. Православный священник о. Георгий - член комиссии по увековечению памяти российских священников-мучеников, когда я сказал ему, что хочу написать об одном протестантском пасторе, оказавшем, возможно, самое большое влияние на христианскую мысль ХХ века, сразу спросил: "О Бонхоффере?" Я почувствовал в его глазах безмерное уважение к памяти этого человека. Но затем о. Георгий заметил, что даже в гестапо можно было писать письма. Коммунисты не давали шанса православным священникам не то что писать, но и выживать. Я молча согласился с о. Георгием. Дитриху Бонхофферу жизнь дала шанс реализовать свой выдающийся интеллектуальный потенциал в полной мере. Но стоит ли принимать такие шансы? Бонхоффер как никто другой реализовал самое божественное право человека - право на свободу воли. Он родился 4 февраля 1906 года. Его отец, врач-невропатолог, работал в Бреслау - ныне Вроцлаве. Семья была большая, патриархальная в лучшем смысле этого слова. Дитрих оказался шестым из восьми детей. В его письмах из тюрьмы (а когда его арестовали, ему было уже 37 лет) ощущается любовь ко всем членам семьи. Но особенно к отцу. Дитрих размышляет об "искушении" и приходит к выводу, что это состояние, когда ты не понимаешь своего сердца. А затем совсем как-то по-детски приписывает: "Мне хотелось бы посоветоваться об этом с папой". Вообще, письма Бонхоффера, собранные его адресатом, пастором Эберхардом Бетге, и изданные в 1951 г., произвели одно из самых сильных, но в то же время одно из самых немодных интеллектуальных и моральных впечатлений на всю послевоенную эпоху. В них - не только предельная интеллектуальная честность, но также удивительная красота. Недаром он любил Достоевского и постоянно перечитывал его в тюрьме. Мать Бонхоффера - из семьи крупных немецких художников-пейзажистов и портретистов фон Калькройтов. Его сестры выходили замуж за представителей почтенных фамилий. Муж сестры Кристины - Ханс фон Донаньи - был одним из видных представителей антинацистского христианско-демократического сопротивления, сотрудничал с военной разведкой - абвером. Благодаря ему Дитрих Бонхоффер мог почти свободно до 1942 года выезжать за границу. В юности Бонхоффер твердо избирает стезю религиозного служения, изучая теологию в Тюбингене, Риме, Берлине. Защитив диссертацию, работает в Барселоне, Нью-Йорке, Риме, затем оседает вместе с семьей в Берлине, где одновременно служит пастором и преподает в университете. Выпускает несколько книг. Участвует в экуменическом движении, ведет споры по теологическим проблемам. Влюбляется в знатную берлинку Марию фон Ведемайер, но с браком не спешит. Незадолго перед смертью он назовет Марию, наряду с родителями и другом - Эберхардом Бетге, самыми близкими людьми на свете. Право, что может быть лучше, светлее, чем состояние, когда родители, любимая и друг - самые близкие люди. И все живут в одной душе в гармонии. Только по данной строке из тюремного письма можно понять этого человека. Все изменилось с установлением нацистского режима. У гитлеровцев было свое отношение к христианству. Антиклерикалы в Мексике убивали священников за то, что они - "неправильные". Большевики в России убивали - за то, что священники - классовые, идейные враги. Нацисты попытались трансформировать христианство в свою пользу, совместив его с мистикой и оккультизмом. В протестантской общине еще до 1933 года выделилось пронацистское движение "Немецких христиан". После гитлеровской победы оно превратилось в "Евангельскую церковь германской нации", основной целью которой стало следование воле "Германского Христа деиудаизированной церкви". Будто бы Христос не провозглашал, что в христианстве нет "ни эллина, ни иудея". В противовес ей создается "Правомочная Германская евангелическая церковь", или "Исповедующая церковь". Легитимной гитлеровцы считали первую. Но не оказывали и активного противодействия второй. Дитрих Бонхоффер с самого начала включился в противодействие казенной церкви и нацистскому режиму. Это были религиозные формы сопротивления. Проповеди, семинары, беседы, просто разговоры. И письма. Правда, в 1936 году Бонхоффера увольняют из университета и запрещают ему преподавательскую деятельность. Тогда ему приходится заняться самой настоящей политикой. Он примыкает к группе Канариса (который руководил военной разведкой - абвером). Впоследствии некоторые исследователи истории германского антифашистского сопротивления даже записывали Бонхоффера в сотрудники абвера. Что, несомненно, просто является глупостью или провокацией. В СССР со времени романов Юлиана Семенова привыкли смотреть на конфликт абвера и СС своеобразно. Семенов просто перенес в свои "германские" романы традиционную неприязнь между КГБ и МВД. Боюсь, что он не читал тюремной переписки Бонхоффера. Вся разница между посттоталитарным опытом России и Германии, возможно, только в том и состоит, что в России каждый год повторяют "Семнадцать мгновений весны", а в Германии вспоминают, что именно в эти "Семнадцать мгновений" был убит один из самых светлых людей ХХ века - Дитрих Бонхоффер. Он сопротивлялся. Он, пользуясь имевшимися случаями, выезжал в Швейцарию, встречался с политиками, священниками. Он убеждал, что свержение Гитлера возможно изнутри страны. Вероятно, он верил, что христиане, подлинные христиане, объединятся и возьмут страну в свои руки. Возможно, он обманывался. Наверняка - ему не верили. В 1942 году в Стокгольме он встречается с архиепископом Чичестерским Джорджем Беллом и говорит ему о сопротивлении в Германии. "Дядя Джордж" докладывает о беседе Антони Идену, тот - британский министр иностранных дел - ответа не дает. Идеологом элитно-христианского сопротивления был виднейший германский экономист и хозяйственник Карл Герделер, предвосхитивший в своих подпольных меморандумах создание единой Европы, считавший, что Россия - тоже часть Европы. Тот факт, что он, измученный пытками в 1945 году, попросил у Гитлера прощения (точнее, подписал его), не меняет дела. Люди Герделера (Тресков, Ольбрихт) готовили покушения на Гитлера еще в 1942 году. Но им фатально не везло. Часть заговорщиков из абвера в апреле 1943 года была арестована. С ними - и Бонхоффер. После их ареста уцелевшие Тресков и Ольбрихт стали искать новых людей. И нашли Штауффенберга. Возможно, что присутствие патера во всей этой истории говорит, скорее, не о самом патере, а о его влиянии на умных, состоятельных, благополучных людей, которые могли бы не ввязываться ни во что. Но ввязались. У меня есть сильное подозрение, что само присутствие среди них Бонхоффера скребло их совесть. Ибо сопротивление антихристианским мерзавцам и есть поиск Христа в посюсторонности. Смерть и жизнь Был ли он готов к аресту? К смерти? Первые письма родителям из тюрьмы (подцензурные, естественно) полны стремлением показать, что он в порядке. Он даже радует их, что ему почему-то расхотелось курить. Вспоминает сад у отчего дома и пишет, как в тюремном саду чудесно поет жаворонок. И все же есть в этих письмах нечто, чего скрыть нельзя. А именно - подлинное душевное умиротворение. А значит, и истинный христианский дух. Чем были для него теперь теологические дискуссии с друзьями и оппонентами? Может быть, я ошибаюсь. Но он обрел свободу воли. А значит, наконец, обрел в душе Христа. Возможно, именно тогда ему пришла в голову мысль (или это можно назвать просветлением?) о подлинном Спасении. Человек религиозный верит в Спасение, в его возможность "по ту сторону". У христианина этого чувства быть не может. Бонхоффер пишет из тюрьмы: "У христианина, в отличие от верующего в мифы спасения, нет последней лазейки в вечность для избавления от земных дел и трудностей. Но как Христос ("Бог мой, почему ты меня оставил?"), он должен сполна испить чашу земной жизни. И только в том случае, если он так поступает, Распятый и Воскресший стоит рядом с ним. А он - со Христом распинается и воскресает". Наверное, не случайно в ХХ столетии (особенно после Второй мировой войны) христианство стало самым непосредственным образом примыкать к политике, к экономике, к мирской жизни. Особенно ярко проявилось это в Германии, в Италии и в Австрии с их христианско-демократическими партиями и союзами. Появилась такая новая экономическая стратегия, как социальное рыночное хозяйство, в которой принципы экономического либерализма реализуются в максимальном соответствии с принципами христианской заботы о людях, о тех, кто не может в полной мере сам обеспечить себя. Одним из творцов стратегии социального рыночного хозяйства был Людвиг Эрхард - немец воспитанный в христианской, протестантской традиции. Но, думается, надо принять во внимание и участие Бонхоффера (пусть косвенное) в переосмыслении системы взаимоотношений религиозной и мирской жизни. Первые полтора года заключения он провел в тюрьме Берлин-Тегель. Он наладил отношения с охраной и санитарами. И, помимо подцензурных писем родителям, он стал тайком передавать письма Эберхарду Бетге, женатому на его племяннице. В них-то он и писал о христианстве. Вероятно, это было именно то, что не оставляло его ни на минуту. После покушения на Гитлера, гестапо оказалось более подробно осведомлено о роли Бонхоффера в сопротивлении нацизму. Его переводят в тюрьму на Принц Альбрехтштрассе, с более чем суровым контролем. Переписка прекратилась, за исключением чисто формальных весточек. Зимой 1945 года он попадает в Бухенвальд. Его судьба подтверждает развиваемую им интеллектуальную и нравственную тему. Спасение в том, чтобы знать - Спасения нет. Иначе обрести Бога нельзя. Эберхарт Бетге после войны попытался восстановить последние дни жизни Дитриха Бонхоффера. В начале апреля 1945 года из Бухенвальда выехал фургон с газогенераторным мотором. По-русски - на дровах. Он был забит узниками. Среди которых находились "знаменитые" обитатели Бухенвальда. Генералы, сотрудники министерств, английский летчик, племянник Молотова Василий Кокорин и священник Бонхоффер. Бонхоффер, сохранив чудом уцелевшую самокрутку, пустил ее по кругу. По дороге сделали остановку в тюрьме Регенсбурга, где "путники" повстречали членов семей Герделера и Штауффенберга. Шла Пасхальная неделя. Все размещались в разных камерах, хотя могли беседовать. Бонхоффер даже пытался говорить с Кокориным по-русски. Все надеялись, что всеобщий перед поражением бардак спасет их. Их не мучали. Просто машина нацистского государства готовила их к смерти. Несмотря ни на что. Законность должна была торжествовать. Все были равны перед лицом нацистского закона. Штандартенфюрер Вальтер Хуппенкоттен накануне вернулся в Берлин из Заксенхаузена, где он выносил законные приговоры. В числе приговоренных им накануне к смерти и казненных был Ханс фон Донаньи - зять Бонхоффера. Хуппенкоттену поручили ехать во Флоссенбург, чтобы провести процесс там. Транспорт барахлил. Хуппенкоттен на товарном поезде доехал до Вайдена, а затем с чемоданом документов пешком добрался до Флоссенбурга, причем ему пришлось идти в гору. Но там Бонхоффера не оказалось. Возможно, он в Шонберге? За 100 км от Флоссенбурга? Туда и обратно - 200 км. Честный служака не поленился добраться туда. И обратно. Наступило Вербное Воскресенье. Бонхоффер вел службу среди заключенных. Опознать его не составило труда. Его заставили наспех собрать вещи. Последнее, что он успел сказать, были слова, переданные через английского летчика Пейна Беста английскому другу епископу Чичестерскому: "Это конец, а для меня - начало жизни..." Бонхоффера доставили на судебное заседание во Флоссенбург. Процедуры процессуального кодекса соблюдались неукоснительно. Председательствовал на суде Торбек, обвинителем был Хуппенкоттен. Начальник лагеря - народный заседатель. Среди подсудимых были Канарис, Остер, Бонхоффер и другие. Некоторых увезли для казни в Берлин. 9 апреля 1945 года во Флоссенбурге не вместившегося в фургон для доставки в Берлин Дитриха Бонхоффера повесили. Охранник, явившийся, чтобы увести узника на казнь, зайдя в камеру, увидел его на коленях, погруженным в молитву. Бог жив P.S. Из письма другу Эберхарту в первый день Рождества. Декабрь 1943 г.: "...Здешние обитатели старались изо всех сил, чтобы сделать для меня Рождество как можно приятней, но я был рад, когда снова оказывался наедине с собой, меня это самого удивило, и я спрашиваю себя иногда, смогу ли я найти себя среди людей. Ты ведь знаешь, как я, бывало, мог удрать с великих торжеств в свою комнату. Несмотря на все лишения, я даже полюбил одиночество. Я охотно разговариваю с одним человеком или с двумя, но для меня просто кошмар любое скопище людей, а главное - вся эта болтовня..." http://www.idelo.ru/307/26.html